Валерий КОСАРЕВ
Опасное сходство: айнско-индоевропейские параллели
Опыт продолжающегося исследования
Я чувствую всем сердцем, и это
подтверждено опытом многих других, что для жизни души ее родная речь – все
равно, что солнце для жизни материальной: она озаряет ее, дает тепло… и
располагает к раскрытию своих тайников, чтобы показать заложенные в глубине
сокровища.
Бронислав Пилсудский.
На айнском языке сквозь
череду веков прошла, сохраняясь и обогащаясь, память одного из самых древних и
загадочных племен Земли. Айнский язык дал миру исключительно своеобразное
духовное богатство, в первую очередь богатейший фольклор и удивительную
мифологию. Мифологические и сказочные сюжеты, понятые максимально адекватно, –
а это возможно лишь на языке оригинала – являют нам совершенно неожиданное видение
мира, его ощущение и восприятие айнами…
Айнский язык признан
изолированным. На протяжении многих десятилетий делались попытки сопоставить
его с языками соседних и даже очень далеких народов – палеоазиатских,
сибирских, аустронезийских, американо-индейских, кавказских и даже басков Испании.
Было много предположений, в том числе довольно экстравагантных. Под воздействием
теории Л. Я. Штернберга («Айнская проблема») интенсивно велся поиск параллелей
и аналогий с малайско-полинезийскими языками. На мой взгляд, это был совершенно
напрасный труд.
Язык айнов
моносиллабический, с элементами агглютинации. В нем весьма развита система
суффиксов и префиксов; кроме того, можно усмотреть и определенные признаки
инкорпорации. В фонетическом отношении обращают внимание обилие гласных, закономерности
чередования их с согласными, особая звучность, музыкальность тона и, соответственно,
«плавающая» акцентуация. Это резко отличает айнский язык от типично северных – палеоазиатских, тунгусо-маньчжурских, и
приближает к японскому. Однако в звучании и сочетании звуков между ними есть
столь серьезные различия, что японцы с трудом осваивают айнскую фонетику. Резко
отличаются и морфология, синтаксис, весь грамматический строй.
Б. Пилсудский подробно
разработал фонетику, дал точную характеристику всех звуков айнской речи,
показал их отличия от русского и других европейских языков, разобрался в
вопросах ударения, слоговых закономерностях и особенно – в структуре слов и
словообразовании, выявил и показал части речи…
В отечественной науке к
языку и грамматике айнов обращались Д. Н. Анучин, М. М. Добротворский, Л. Я.
Штернберг и ряд исследователей советского времени. Однако, не считая труда М.
М. Добротворского, изданного в
Язык курильских айнов
почти не изучался, и с исчезновением этой группы айнского народа ее диалект
оказался полностью утрачен. Что касается айнов Хоккайдо, то
существует огромный цикл трудов и публикаций, связанный с айнской филологией,
на японском и английском языках. Но все они сосредоточены главным
образом на изучении хоккайдских диалектов, которых насчитывают три или даже
четыре, не считая оставшегося неизвестным диалекта (или диалектов) айнов о.
Хонсю, к XVIII веку ассимилированных японцами или вытесненных
севернее и растворившихся в айнском населении Хоккайдо.
Таким
образом, если говорить о сахалинском диалекте, то опубликованный в «Известиях
Института наследия Бронислава Пилсудского» словарь, включающий словник и разработки
по фонетике, транскрипции, морфологии и синтаксису, – это первый опыт айнско-русского
словаря с основами айнской грамматики, рассмотренной с позиций и в терминах
русских лингвистики (См. Ainu-nuca itaku comen Bronislav Pilsudski kari. Karaxtun itakhu. Айнско-русский словарь по Брониславу
Пилсудскому. Автор-составитель канд. ист. наук В. Д. Косарев. – Известия
Института наследия Бронислава Пилсудского, № 7. Южно-Сахалинск, 2004. С.
208-436. Интернет-версия: http://www.icrap.org/ru/izv7-soder.html).
При публикации этого
словаря на основе «Материалов» я приложил к нему свои разработки в ряде
аспектов грамматики, в том числе по частям речи и синтаксису. Единственное, что
я сделать не рискнул, – это поместить сюда же скопившийся у меня сбор образцов
«опасного сходства»; речь идет о серии соответствий (или подобий) слов и морфем
(корней, служебных частиц), показывающих, как я полагаю, отчетливые связи айнского
языка с языками индоевропейской семьи.
Об этом
я писал в совместной с Ч. М. Таксами книге (Таксами Ч. М., Косарев. В. Д. Кто вы, айны? Очерк истории и
культуры. М., «Мысль», 1990) – первой и пока, кажется, единственной
в отечественной науке XX
века монографии по истории и этнографии этого народа. Кратко процитирую:
«Когда день за днем вчитываешься в айнские тексты, незнакомый
язык вдруг начинает казаться в чем-то неуловимом очень и очень знакомым. Сквозь
общий гул пробиваются где-то не раз слышанные слова… Просмотрев
тексты, собранные Б. Пилсудским, сделав экскурс в словарь М. М. Добротворского,
более внимательно прочитав комментарии к языку айнского фольклора, мы
обнаружили около 50 корневых параллелей, причем добрая половина этого списка кажется
сомнительной, другая же довольно убедительной. Есть и очевидные соответствия».
Далее в книге помещена
таблица «Корневые параллели айнского языка». Я изложу все, что у меня на этот
счет накопилось к данному моменту, с предварительной оговоркой. Во-первых, не
будучи лингвистом (но имея некоторые познания в сравнительной лингвистике и на
протяжении многих лет интересуясь проблемами
индоевропейского праязыка), я веду этот поиск без претензий на какие-либо
открытия и решительные утверждения. Во-вторых, я, по сути, специально им не
занимаюсь; просто время от времени в самых разных источниках обнаруживаю очередной
экземпляр «опасного сходства», который и
заношу в свою «коллекцию». И в-третьих, по этим
причинам работа сия для меня воистину «непыльная», в отличие от других
исследовательских направлений, где я, будучи оторван от научной среды,
большинства источников и работая в одиночку, что называется, «потею».
Вот пример, как порой пополняется
мое собрание «опасных сходств». По-айнски корень ma/mat/max означает ‘женщина/жена’.
Я считал некорректным сопоставлять его с общеиндоевропейским mat, означающим ‘мать’: все-таки ‘жена’ и ‘мать’ –
понятия разные, так что не исключено случайное созвучие. Совпадения бывают куда
поразительнее; скажем, по-нихски кан
– ‘собака’, и тот же корень в латинском обозначении собаки (canis). На языке рапануйцев (о. Пасхи, Южная
Полинезия) ‘солнце’ – raa; звучит почти так же, как название древнеегипетского
бога солнца. Однако таких одиночных соответствий маловато для того, чтобы предполагать
лингвистическое родство или тесные языковые связи древних римлян и нивхов,
полинезийцев и древних египтян. А в моем случае было просто и ясно: однажды я
зашел в гости к человеку, жена которого выписывала из Вильнюса женский журнал
на литовском языке. По названию журнала я узнал, что в литовском языке (а это
язык индоевропейский) слово materis означает именно ‘женщина’.
В упомянутую книгу я
поместил 34 элемента из айнского словарного запаса, доступного мне, которые в
той или иной степени схожи с языками индоевропейской семьи. С тех пор это
собрание удвоилось. Как я писал тогда, «большинство
параллелей выявлено путем поверхностного просмотра текстов – они сами бросаются
в глаза». Я даже приукрасил: целенаправленный просмотр я пару раз начинал,
но скоро бросил эту затею за недостатком времени, зато вполне случайных находок
и во время работы над составлением словаря, и в дальнейшем было и бывает до сих
пор немало. Поэтому я предполагаю, что систематические исследования в этом направлении
могут быть эффективными, если, конечно, ими займется специалист сравнительной
лингвистики.
Результаты, которые у
меня получились, удивляют и требуют объяснения. Каким оно может быть? Не стану вдаваться в воспоминания о давней и маловероятной гипотезе
насчет принадлежности айнов к европеоидам, к «белой расе», якобы некогда
населявшей ныне исчезнувший материк в Океании, а их языка – к «кавказоидным»,
«арийским» и т. д. Но уместно заметить, что есть немало оснований предполагать праистоки
айнского народа на континентальном Востоке, да и в мифологии айнов содержится
смутное свидетельство о приходе их предков с неизвестной земли на западе.
И если искать самые древние следы предков айнов на материке Азия, то это может
быть весьма обширный ареал – от Енисея и Алтая до Гималаев, от Тибета до
Средней Азии, может быть, от Урала до Кавказа.
Отмечу, однако, глубокую
давность обитания айноидного населения на Японском архипелаге. Связь культуры дзёмон
с предками айнов ныне в науке общепризнанна. Эта культура, хотя ее иногда
называют японским неолитом, по недавним представлениям, зарождалась от 7 до 8
тыс. л. н. Но теперь установлено, что ее начальный этап формировался ранее 12
тыс. л. н. Эпоха Дзёмон длилась более 10 тыс. л., преемственно развиваясь
главным образом на собственной основе. И есть ряд неоспоримых свидетельств об
органической связи этой первобытной культуры с историческими
и этнографическими айнами. Таким образом, предки
айнского народа появились на Японских островах еще в палеолите, в эпоху,
примерно соответствующую западноевропейскому мадлену. Это должно было случиться не
позже, но, видимо, и не многим ранее 12 тыс. л. н., поскольку прямой
последовательности (континуитета) между дзёмоном и предшествующими палеолитическими
культурами не прослеживается (См. обзор проблемы: Васильевский, 1981;
Васильевский, Лавров, Чан Су Бу, 1982; Деревянко, 1984. Среди более свежих
данных: Yamada, 2003)*.
Я не думаю, что 12 тыс.
л. н. уже существовали индоевропейские языки. С учетом столь
почтенного исторического срока можно лишь предполагать, что протоайнский или
праайнский язык некогда выделился из предшествующего языкового массива. А в обозначенное
время это была ностратическая общность (ностратический праязык, ностратическое
языковое единство)**. Если предки айнов
отделились от какой-то палеолитической межплеменной общности, мигрировали и
затем оказались в длительной изоляции на островной периферии Азии, то это хорошо
объясняет реликтовый характер айнского языка, законсервировавшего весьма архаические лингвистические черты.
Из этого следует, что в
нем вероятны элементы, присущие ряду других, помимо индоевропейской,
языковых общностей, носители которых (вернее, их отдаленные предки) населяли
указанный выше гипотетический регион, где полагается искать прародину айнов. В ностратическую макросемью объединяют такие ныне разные, некогда
«разведенные» языки, как индоевропейские, тюркские, угро-финские, картвельские.
Исследователи, трактующие ностратическую общность еще шире,
полагают, что в нее входили и нынешняя семито-хамитская, и дравидийская группы,
а иные авторы сюда же подключают юкагиро-чуванскую и чукотско-камчадальскую
группы. В иных из этих языков стоило бы поискать соответствующие
параллели. Вспомним, что даже южные арии (индоиранцы) пришли в Индию с более северных территорий. Южная Сибирь, Алтай, Иранское
нагорье, Средняя Азия и Тибет – зона, ставшая колыбелью множества народов,
впоследствии растекшихся по огромным пространствам на север и восток, юг и запад.
Один из примеров – литовцы, сохранившие в языке поразительные параллели с санскритом
и хинди.
Итак, я отстаиваю давно
известную гипотезу: «исход» протоайноидных групп из мест первоначального
обитания и прибытие их в пределы Айнумосири происходили из внутренней части
азиатского материка около или ранее 12 тыс. л. н., в эпоху ностратической
языковой общности. Тогда и принесли они на устах столь узнаваемые слова: sine, tu, trе, hon, mat, rus, vakka, mon, kas, itak, kem, poni… Эта хронологическая привязка соответствует
современным данным о существовании сухопутных мостов между Азиатским континентом
и дальневосточными островами. В голоцене, т. е. после 10 тыс. л. н., Японский архипелаг
оказался в длительной изоляции от материка***.
Далее излагаю свой запас, который постепенно нарастает. В таблицу входят целые слова и морфемы – корни и аффиксы (служебные частицы). Я располагаю образцы не по алфавиту, а в основном в том порядке, как я их обнаруживал.