Валерий КОСАРЕВ
Феномен айну
Почему я занялся с «Материалами по айнскому языку и фольклору»
Бронислава Пилсудского
(Из вступительной статьи к переводу:
«Materials for the Study of the Ainu Language and Folklore. Collected and prepared
for publication by Bronislav Pilsudski.
Айнами я "заболел" еще в детстве. Я учился в третьем классе в Южно-Сахалинске, учительница повела нас в областной краеведческий музей. В ту счастливую пору я остро и в равной степени интересовался ботаникой и зоологией, минералогией и астрономией. Но большой, таинственно выглядевший за стеклянной витриной экспозиции фотоснимок старика-айна с огромным луком мгновенно очаровал, притянул меня и прочно впечатался в память. С тех пор, где бы я ни бывал на Южном Сахалине, – а подростком я немало побродил туристскими маршрутами, – повсюду представлял свой родной край во времена айнов с их могучими и загадочными вождями. Туристами мы бывали возле легендарных Тунайчинских озер (Большое Тунайчинское, собственно Тунайча, и Изменчивое, по-айнски Омуто), проходили мыс Свободный, от мыса Великан пересекали Шванов перевал, пробирались вдоль цепочки озер, сами названия звучали как музыка - Вавайские, Тибесан, – чтобы повернуть к Корсакову, где когда-то близ многолюдного айнского селения был основан русский пост...
Бредя песчаными дюнами Охотского побережья, в заливе Мордвинова, мы собирали черепки древней посуды, принадлежавшей, как нам объясняли тогда, неолитической культуре тончей, о которых тоже писал Бронислав Пилсудский. Мы могли бы собрать тогда центнеры этих глиняных черепков, даже не копая песок; их повсюду выдувало ветром. Не знаю, тончи ли оставили эти следы, однако отчетливо помню характерный "веревочный" узор на иных обломках навсегда смолкшей культуры...
На велосипедах наш отряд пробирался по восточному берегу через населенные пункты, где, как я потом узнал, жил и работал Пилсудский. В его времена это были Оцёхпока, Тунайця, Сианця, Ай, Отосан, Мануэ. Некоторые названия сохранились, но большинство сменили новые, русские. В самом узком месте острова мы, больше волоча велосипеды, чем двигаясь на колесах, перевалили через перевал на западный берег и от Ильинского направились на север, где, вконец измученные, достигли знаменитого озера Айнское (айны его называли Райциска, а японцы – Райтиси).
Мне приходилось потяжелее других мальчишек, потому что я был "геологом отряда", и в моем рюкзаке громыхали и перекатывались, натирая спину, гранит и базальт, яшма и арагонит, халцедон, кварц, сердолик... Помню, на берегу у курортного поселка Фирсово (айнский Отосан) мы собирали сахалинский янтарь, его тогда было очень много и он совершенно не ценился. Еще мне поручалось вести "дневник экспедиции", и эта тетрадь у меня чудом сохранилась; порой я ее перечитываю и весело думаю, почему бы не внести ее в спискок своих научных работ... Было мне тогда 13 лет.
После озера Айнское мы повернули на юг, и мне посчастливилось побывать в городке моего раннего детства, Томари. Хочу сказать (я специально выяснял этот вопрос), что слово "томари" отнюдь не японское, как думают. На въезде в Томари был рыбацкий поселок Томари-по; я спрашивал, почему "Томари-по", что значит "по" – мне говорили, мол, по-японски это "порт". На самом деле не так. "Томари" значит бухта, залив или гавань, это исконно айнское слово, но оно попало и в японский язык; "по" – уменьшительный суффикс (пон по-айнски маленький), стало быть, "томарипо" – бухточка. Там и в самом деле есть небольшой залив, потом мыс, за которым открывается большая бухта, на берегу которой и вырос поселок Томари.
Самую высокую точку Южного Сахалина мы тоже навестили. Там был дом отдыха "Озеро Верхнее", над которым возвышается пик Шпанберга, а по-айнски это Асьпенисири, что, по некоторым интерпретациям, переводится как "гора плавника касатки" – такую крутую форму имеет эта гора... Исчезнувшими айнами дышало все вокруг в этих туристских скитаниях, и не случайно, наверно, на следующий год, когда наша туристическая секция распалась, летние каникулы я почти безвылазно провел в библиотеке Дома пионеров; я читал там вперемешку фантастику, книги о минералах и все, что находил по истории Сахалина и Курил. Тогда и закладывался в душе интерес к этнографии – я помнил фотоснимок старого айнского вождя в причудливых доспехах с огромным луком и грезил загадкой этого народа. Словом, у меня в детстве были свои индейцы.
Дело, конечно, и в том, что отец мой в годы, когда мы жили в Томари, объезжал айнские селения с комиссией из Южно-Сахалинска. Шла репатриация подданных Японии, но всем желающим предлагалось остаться. Много позже отец писал мне в Кишинев, в ответ на мои вопросы, о том, что эта агитация среди айнов успеха не имела. А тогда он однажды взял меня с собой, и на его персональном "виллисе" (отец был председателем Томаринского райисполкома) мы приехали в селение Чрай (Цирай). Помню японского типа бедняцкие дома и бородатых стариков. Смутно припоминаю обстановку одной лачуги, в которую мы вошли: печка-"маньчжурка", очаг с висящим над ним крюком и кудрявые инау в дальнем углу. Маньчжуркой здесь обогревались, на очаге готовили пищу, а в углу молились... Это был единственный случай моей встречи с айнами.
Моя университетская дипломная была посвящена совсем иной теме – М. А. Бакунину. Но героический период народовольчества, который я изучал в связи с этим, видимо, тоже проложил подспудную тропу в будущее, к Пилсудскому... Тогда это была экстраординарная, "прорывная" тема, и после защиты дипломной мне предлагали аспирантуру, но (ирония судьбы) не по истории, а по философии. Это меня не прельстило. Я не знал, куда себя деть, история, литература и этнография влекли одинаково, но нигде дорог не открывалось – я был просто рабочим-полиграфистом, заочно окончившим университет не по специальности. И я ушел в журналистику. Много позже появилась возможность через соискательство взять историческую тему при Академии наук Молдавии. Пока я ее выбирал, а ничего увлекающего мне не предлагали, успел пройти аспирантские курсы и сдал общий кандидатский минимум. Дальше тянуть было некуда, мне навязывали тему, от одного названия которой душу воротило. Очертя голову я набрал номер телефона Сектора Сибири Ленинградской части Института этнографии АН СССР. Поднял трубку руководитель сектора доктор наук Чунер Михайлович Таксами. Через несколько дней я был в Ленинграде.
Мы познакомились, он выслушал меня и осведомился, с чем я приехал (не с пустыми же руками?). Я выложил на стол 20 страниц машинописи по айнской проблеме. Чунер Михайлович попросил меня пару дней погулять по Ленинграду. Когда мы встретились снова, он предложил оформить меня при секторе соискателем по народам Сахалина, сразу предупредив, что айны – это сейчас "недиссертабельно". Но мы, обсудив, схитрили, и получилось наилучшим образом: в теме, которую наметили, обойтись без айнов было невозможно. Тему определили так: "Этнические традиции природопользования народов Сахалина". Через месяц я прислал реферат, и дело пошло. На следующий год Чунер Михайлович вызвал меня в экспедицию на сахалинский север.
Теперь, собственно, о главном труде Бронислава Пилсудского. В Республиканской библиотеке МССР я штудировал все, что находил, по Сахалину, главным образом по его истории. Увлекся политкаторжанами – и вышел на Пилсудского. Я начал выписывать его работы по межбиблиотечному абонементу. Интересно, что все мною заказанное приходило неизменно в срок, эта система работала, как часы! Хотелось бы знать, смогу я получить сейчас совершенно бесплатно и предельно любезно хоть сотую часть того, что получал тогда? Особенно если учесть, что в то время, работая уже корреспондентом местного отделения ТАСС, я числился среди читателей библиотеки по графе "рабочие и служащие". И тем не менее при заказе любой вещи, в том числе самой редкой, дореволюционного времени (например, труды Анучина, Добротворского или дневник Буссэ) в графе "Цель заказа" было достаточным нагло написать: "Сбор материалов для написания книги" – и твое желание исполнялось.
А вот как было скнигой "Materials for the study of the Ainu language and folklore". По истечении срока я получил отказ: книгу в СССР не нашли. Видя мое сугубое огорчение, заведующая межбиблиотечным абонементом спросила: "А где была издана книга?". – "В Кракове". – "Ну так давайте пошлем заказ в Краков". У меня буквально челюсть отвисла: "А можно?". – "Попробуем". Через месяца полтора книга пришла, да не микрофильм, а оригинал! Однако, получив объемистый труд на английском языке, который, разумеется, на руки не выдадут, а времени в обрез, – я огорчился вторично. Ведь больше месяца заказ держать нельзя, а я не настолько хорошо знаю английский, чтобы управиться в месяц. Да тут и за два месяца не осилить, даже если бы было писано по-русски. И тогда в библиотеке сняли с книги две микрофильмокопии – одну для себя, а другую просто-напросто подарили мне.
Сложности, с которыми я столкнулся при переводе, достойны отдельного
описания. Строго говоря, я не собирался полностью и досконально переводить
книгу. "Материалы" интересовали меня с исторической и этнографической
стороны и менее всего с лингвистической. Я почерпнул
много полезного, что позднее пригодилось и при разработке темы
природопользования. Но чтобы это полезное извлечь, надо было все-таки
переводить – сложный мир фольклора, мифологии, преданий так просто не
раскрывался. Я отснял с микрофильма фотографии и приступил. По мере работы
зрело убеждение в том, что книга достойна не только перевода и не просто изучения
с позиций этнографии. Я задумался о трагической судьбе автора. Из вступительной
части "Материалов" следовало, что Пилсудский опубликовал лишь малую
часть записанных им фольклорных текстов. Книга вышла в 1912 году, из более
поздних крупных публикаций Пилсудского известен лишь очерк о медвежьем
празднике, опубликованный в
Словом, многократно возвращаясь к таким размышлениям, я понял, что, коли уж располагаю книгой, должен хоть отчасти восполнить то, что не смог по злому року свершить Бронислав Пилсудский. Задача наполнялась моральным смыслом. Я осознал, что великолепный ученый незаслуженно забыт и не получил той признательности и благодарности, какой достоин, и это вопиюще несправедливо. Напомню, что в ту пору не только тема айнов считалась "недиссертабельной", но и имя Пилсудского было не то чтобы "закрытым", но не вызывало энтузиазма у научных распорядителей.
Впрочем, ко всему этому меня постепенно и негаданно вело своеобразие той работы, которую пришлось проделать, – самонадеянно приступая к ней, я не мог предвидеть ожидавшие меня сложности. Вся суть, может быть, в проблемах перевода на третий язык. Сначала я как-то не учел этого. Но представьте: Пилсудский опубликовал айнские тексты, снабдив их переводом и комментариями на английском. Я приступаю к переводу с английского на русский – и сталкиваюсь с массой препятствий, с мощным "сопротивлением материала". Мало того, что сам материал (фольклор, мифология, религия, архаическое мировоззрение) сложен. Он еще и подан так, что невозможно ни вникнуть в смысл переводимого, ни перевести верно, пока не обратишься к айнскому источнику. Фольклористы и этнографы знают, что образцы устного народного творчества должны быть записаны точно так, как звучат, и ни в коем случае не редактируются, литературно и стилистически не правятся. При переводе текста на язык исследователя эти правила сохраняются. Допускаются лишь краткие пояснения в скобках там, где необходимо. Сам Пилсудский на этот счет писал: "В целом, чтобы добиться большей пользы для тех, кто изучает айнов, я пожертвовал стилем перевода и даже кое-где грамматическим редактированием". Это замечание автора обязывало меня поступать аналогично – но для этого надо сначала вполне уяснить, о чем поведал информатор этнографу. Я ведь занимался переводом перевода, переводом на третий язык! В результате получалось местами нечто отменно невнятное. Уточнить что-либо в подобном случае довольно сложно, но сделать это, разумеется, легче, если знаешь язык первоисточника. Мне надо было добираться до сути, тщательно сопоставляя айнский текст с его английским переводом. Теперь представьте еще такие тонкости, как идиоматические обороты или метафоры айнов, которые я обязан адекватно изложить по-русски, переведя, однако, не с айнского, а с английского! Фразу за фразой я переписывал книгу в трехэтажные строки – сверху по-айнски, снизу по-английски, а между ними – попытки русского перевода, часто напоминающие дешифровку. В конце концов я завел картотеку айнских слов, словосочетаний, фраз, постигая части речи, лексику и синтаксис, то есть методом «тыка», проб и ошибок пришел к обычной практике составителей словарей.
Другой особенностью и трудностью было то, что изрядная часть фольклорных образцов, собранных Пилсудским, содержит многочисленные архаизмы или целиком изложена языком древних преданий. Он их перевел тем языком, которым написана английская Библия. На мое счастье, нашелся хороший знакомый, прекрасный знаток английского языка и, кстати, тоже бывший сахалинец – Я. И. Маркман. Без его консультаций, за которые я ему глубоко признателен, мне бы удалось куда меньше даже и в куда более длинный срок.
Я вовсе не хочу сказать, что изучил айнский язык и смогу свободно перевести любой айнский текст. Скорее нет, чем да. Но многолетние упражнения в "сравнительной филологии" айнского и английского привели к тому, что, помимо много раз уточненного перевода "Материалов", мне удалось выделить и систематизировать около 6.000 айнских слов и выражений – по Пилсудскому, а также с помощью Пилсудского извлеченных из других источников. Разумеется, речь идет только о сахалинском диалекте, хоккайдские и курильский диалекты отличаются значительным своеобразием. Этот материал может помочь специалистам в дальнейшей работе, например, в тех случаях, когда обнаружатся непереведенные айнские тексты или при уточнениях перевода. К примеру, сейчас я часто замечаю ошибки в написании и переводе айнских терминов, которые встречаются в публикациях историков и этнографов. Словом, издание айнско-русского словаря было бы полезным приложением к самим "Материалам" Б. Пилсудского, тем более необходимым, что автор не смог завершить это дело. Конечно же, объем словаря совершенно недостаточен, в нем нет даже некоторых слов из основного словарного фонда любого языка. Но это будет уже та основа, на которую можно опереться, чтобы не дать словесному, устно-литературному богатству сахалинских айнов уйти в небытие.
* * *
В "Материалах", как в самих фольклорных текстах, так и особенно в примечаниях к каждому, содержится объемная и многогранная информация по духовной культуре, религиозным верованиям, социальной жизни, хозяйственным занятиям айнов, их связям с естественным миром, по удивительно своеобразному их мировоззрению. Всякий раз, вновь возвращаясь к работе с текстами, я находил элементы или нюансы, прежде не замеченные, и многое очень помогло мне, наряду с другими работами Б. Пилсудского, в диссертации, посвященной природопользованию народов Сахалина.
Но меня увлекла, властно притянула и сама стихия этого древнего языка. Не будучи специалистом в области лингвистики, все же решусь на некоторые предположения. Мне кажется, в айнском языке отчасти сохранилась, законсервировавшись, может быть, куда более, чем в других, та ранняя стадия человеческой речи, когда создавались ее первородные элементы, складывались логика и техника разговорного общения, практика создания слов и их связей из предшествующих звуковых и смысловых сигналов и коммуникационного символотворчества. По распространенному определению, язык айнов моносиллабический с элементами агглютинации и развитой системой префиксов и суффиксов. Пилсудский показал, что большинство многослоговых слов в нем являются составными, и продемонстрировал это разложением слов на "элементарные частицы".
Есть еще одна связанная с айнским языком загадка, которую я обнаружил, имея дело с этими "элементарными частицами". Мне и прежде приходилось читать о попытках связать айнов с белой ("кавказоидной") расой, а их язык – с арийскими. Я не принимал эту старую, экзотическую гипотезу всерьез, однако по мере работы с айнскими словами начал все чаще фиксировать черты того самого "опасного сходства", которое может привести к очень даже экстравагантным умозаключениям. Я писал об этом в нашей совместной с Ч. М. Таксами книге "Кто вы, айны?" (М., 1990). Итак, есть ряд айнских слов, корней или других элементов, которые подозрительно похожи на индоевропейские и встречаются в ряде языков этой семьи, притом таких разных, как литовский, армянский, греческий, латынь, древнерусский, хинди и т. д…
Возникает логичный вопрос, не может ли быть все это лишь случайным сходством, ни о чем, кроме случайности, не говорящим. Так, по нивхски собака – кан, по латыни собака – canis; сходство поразительное. Но в нашем случае таких случайностей слишком много. По-моему, так не бывает. В упомянутой книге я привел 35 соответствий, с тех пор этот список у меня почти удвоился – и это при том, что я почти не занимался более или менее целенаправленным поиском, упомятутые соответствия время от времени буквально попадаются на глаза. Так, я обратил внимание на то, что айнский корень мах/мат/ма, означающий «женщина/жена», созвучен общеиндоевропейскому, но в большинстве языков он означает «мать». Случайно мне на глаза попался литовский женский журнал, из названия которого я и узнал, что по-литовски materis означает именно "женщина"…
Должен особо подчеркнуть, что наибольшая часть выявленных таким образом соответствий в айнском языке принадлежит древнему, "высокому штилю", свойственному молитвам, легендарным песням и сакральным текстам, который уже во времена Пилсудского был малопонятен "непосвященным". Очевидно, это – реликты древнего языкового слоя.
Конечно, заинтересовавшись этим явлением, я обращался к некоторым работам по сравнительной лингвистике, однако сознаю полную свою неготовность полемизировать по данному предмету и потому лишь пытаюсь привлечь внимание к самой проблеме. Выскажу предположение скорее исторического, нежели лингвистического характера: явление этого опасного и подозрительного сходства может восходить к эпохе ностратического языкового единства, которое затем разветвилось на индоевропейскую, тюркскую, угро-финскую и другие ветви. Ностратический ареал существовал в глубокой первобытности и занимал обширную территорию Евразии. Следы же предков айнов на Японских островах уходят во времена донеолитические. По ряду научных предположений, древнее население пришло сюда с запада, с материка, а не из аустронезийского (индонезийско-полинезийского) мира, как утверждал Л. Я. Штернберг, с легкой руки которого "аустронезийская теория" происхождения айнов стала в нашей науке господствующей. Сегодня она не подтверждается ни палеоархеологией, ни антропологией, ни лингвистикой. Те "реликты", которые Л. Я. Штернберг обильно обнаруживал в материальной, духовной культуре айнов и в их языке и которые якобы указывают на их южное, аустронезийское происхождение, относятся к очень поздней эпохе и в лучшем случае свидетельствуют о контактах древних айнов с племенами индонезийского происхождения (кумасо/хаято) на самих Японских островах. Зато все больше свидетельств накапливается в пользу генетического родства айнов с материковыми, и довольно северными группами древнего населения Евразии. Это может быть тот или иной регион обширного пространства от Сибири до Тибета или даже Центральной Азии и более западных пределов. В качестве древнего популяционного компонента на востоке Евразии далекие предки айнов или какие-то группы, участвовавшие в их этногенезе, вполне могли входить (а может быть, и не могли не входить) в ностратическую общность. Поэтому и должны быть перспективными сравнительно-лингвистические сопоставления айнского языка с другими языками ностратического единства.
* * *
Айнская проблема и айнское культурное наследие никогда не перестанут интересовать исследователей. И можно быть уверенным: издание "Материалов для изучения айнского языка и фольклора" даст обильную пищу и благодатное поле для новых исследований. Выше всякой похвалы, что именно на Сахалине осуществляется это благородное дело. И я счастлив, что участвую в столь значимом проекте. Понимаю: не я, так другой – все равно научная и просто людская справедливость обречены на утверждение. Тем не менее лестно, что по счастливой случайности и при содействии моих сахалинских коллег мне довелось в этом участвовать, что мой труд оказался востребован. Приношу искреннюю благодарность всем, кто занимается наследием Бронислава Пилсудского – неутомимого и талантливого исследователя, друга и заступника аборигенов Сахалина, человека счастливой и горькой судьбы.
Кишинев, апрель
Полный текст: Известия Института наследия Бронислава Пилсудского, № 7. Южно-Сахалинск, 2004. С. 4-21. Электронный адрес: http://www.icrap.org/ru/izv7-soder.html
Здесь можно познакомиться с составленным мною айнско-русским словарем (по Брониславу Пилсудскому) и моими разработками по айнской грамматике.